В оранжерее послышался тихий звон. Хоккеа тут же поднялся. Он двигался с точной грациозностью, несмотря на внушительную плотность тела, напоминающего тело моржа или морского котика.

— День истек, — жизнерадостно заключил он. — Благодарю за честь, капитан.

Переваливаясь, он направился прочь. Завтра, естественно, он снова будет на старом месте.

И на следующий день.

И через день тоже. Если только экипаж не вываляет их всех в смоле и перьях.

Если бы только, расстроено размышлял капитан, эти чертовы адаптанты так не спешили злоупотреблять своими правами. Будучи делегатом Колонизационного Совета, Хоккеа был важной персоной. Ему нельзя было запретить посещение оранжереи, если не считать моментов аварии или чрезвычайного положения. Но неужели он не понимает, что нельзя ежедневно пользоваться привилегиями на корабле, где экипаж состоит из людей базовой формы? А они в большинстве своем не могут побывать в оранжерее без специального на то приказа капитана.

И остальные пантропологи не лучше руководителя. В качестве пассажиров со статусом людей они могли свободно передвигаться по кораблю. И так и поступали, держа себя наравне с командой. С точки зрения закона все было правильно, но разве они не имели понятия о такой вещи, как предрассудки? И о том, что среди рядовых космонавтов предрассудки по отношению к адаптантам балансируют на грани фанатизма?

Послышалось слабое гудение: энергокресло Авердора развернулось, и теперь навигатор сидел лицом к Горбалу. Как и большинство ригелианцев, он обладал продолговатым худым лицом, словно у религиозного фанатика древности, с резкими угловатыми чертами. Звездный свет в оранжерее нисколько их не смягчал. Но теперь капитану в чертах Авердора виделось что-то отталкивающее.

— Итак? — спросил он.

— Думаю, что этот урод по горло вам надоел, — без преамбул начал Авердор. — Что-то надо делать, капитан, пока команда не распустилась до того, что придется сажать людей в карцер.

— Я не люблю всезнаек так же, как и вы, лейтенант, — мрачно сказал Горбал. — Особенно, когда они несут чепуху. А половина его рассуждений о космических полетах — сущая чепуха. В этом-то я уверен. Но он делегат Совета, и имеет право приходить сюда, когда захочет.

— Когда объявлена тревога, в оранжерею не пускают даже офицеров.

— Я не вижу причин объявлять состояние тревоги, — сухо заявил Горбал.

— Мы в опасном секторе Галактики. Во всяком случае, потенциально опасном. Сюда не заглядывали уже тысячи лет. У звезды, к которой мы направляемся, девять планет, а еще масса спутников всевозможных размеров. Допустим, на одном из них кто-то вдруг потеряет голову и, неровен час, пальнет в нас ракетой.

Горбал нахмурился.

— Это натяжка. Тем более недавно этот сектор прочесывался. Иначе нас бы здесь не было.

— Поверхностная работа эти прочесывания. К тому же предосторожность никогда не помешает. И очень рискованно иметь адаптанта, существо второго сорта, в оранжерее, когда вдруг начнется атака.

— Все это чепуха.

— Черт побери, капитан, неужели вы разучились читать между строк? — хрипло произнес Авердор. — Я так же хорошо, как и вы, понимаю, что никакие опасности нам здесь не грозят. И если что-то случится, мы всегда справимся с неприятностями. Я просто пытаюсь подсказать вам предлог, как приструнить этих моржей.

— Я слушаю.

— Отлично. «Неоспоримый» — образцовый корабль ригелианского флота. Наша команда — почти легенда, наш послужной список кристально чист. Мы не можем портить парням биографию из-за глупых предрассудков, пусть даже их собственных. А до этого дойдет, если моржи вынудят парней забыть дисциплину. К тому же экипаж имеет право выполнять работу, не оглядываясь на усатые рыла моржей, которые не перестают заглядывать им через плечо.

— Возможно, придется все это объяснить Хоккеа.

— Не придется, — сказал Авердор. — Вместо этого вы можете просто объявить, что корабль до посадки переходит на чрезвычайное положение. Это означает, что пантропологи как пассажиры будут обязаны оставаться в своих каютах. Все очень просто.

Да, все было довольно просто и весьма соблазнительно.

— Все-таки мне это не нравится, — сказал Горбал. — К тому же, пусть Хоккеа не всезнайка, но он и не полный идиот. Он довольно быстро раскусит мотивы.

Авердор пожал плечами.

— Команда в наших руках, — вздохнул он. — Но я не понимаю, что он сможет предпринять, если и поймет, что его провели. Все будет соответствовать инструкциям и занесено в бортовой журнал. И Совету он сможет изложить только свои подозрения. А они их, скорее всего, не примут во внимание. Все знают, что типы второго класса склонны подозревать всех в расовом преследовании. У меня есть теория: их и в самом деле преследуют, потому что они на это напрашиваются.

— Не понимаю.

— Человек, под командой которого я служил до того, как попал на «Неоспоримый», — вспомнил Авердор, — был один из тех людей, что не доверяют даже себе. Они от каждого ждут ножа в спину. И всегда находятся люди, которые считают чуть ли не делом чести ткнуть их ножом. Потому что они сами на это напрашиваются. Капитаном он долго не продержался.

— Теперь понимаю, — решил Горбал. — Что ж, я все обдумаю.

Во время следующего корабельного дня, когда Хоккеа вернулся в оранжерею, Горбал все еще не принял определенного решения. Факт, что все его чувства были на стороне Авердора и команды, не облегчал положения, лишь вызывал подозрения к «легкому» выходу, предложенному адъютантом. План был достаточно соблазнительным, и капитан не смог сразу же отыскать в нем изъяна. Возможно, ошибка ускользала именно из-за простоты.

Адаптант устроился поудобнее и принялся сквозь прозрачный металл стены рассматривать окружающее корабль пространство.

— О, — сказал он, наконец, — наша цель заметно увеличилась в размерах. Не правда ли, капитан? Подумать только, через несколько дней мы окажемся в историческом смысле дома!

Опять загадки!

— Что вы подразумеваете под словом «дома»? — спросил Горбал.

— Простите, я думал, вы знаете. Земля — родная планета человечества, его, так сказать, колыбель. Отсюда началась волна звездного посева. Здесь эволюционировала базовая форма, к которой принадлежите вы, капитан.

Горбал молча обдумывал эту неожиданную новость. Допустим, что информация верна. Скорее всего, так оно и есть: Хоккеа должен знать подобные вещи о планете, к которой направлялся. Ситуации это не меняло. Но Хоккеа выдал эти сведения именно сейчас явно не без причины. Но ничего, скоро и причина объявится. Лаконичными альтаирцев еще никто не называл.

Тем не менее капитан решил, что нужно включить экран и рассмотреть планету с увеличением. До этого момента он не испытывал к ней никакого интереса.

— Да, именно здесь все и началось, — сказал Хоккеа. — Конечно, они не сразу поняли, что вместо изменения окружающей среды можно производить адаптированных детей. Но, в конечном счете, поняли, что перенос собственной среды обитания вместе с собой — в виде скафандров или куполов — не поможет эффективно колонизировать планеты. Нельзя всю жизнь провести в скафандре или под куполом.

Кроме того, неприятности с формами тела земляне испытывали с самого начала. По непонятным причинам некоторые очень щепетильно относились к малейшим отличиям в цвете кожи, форме черт лица, даже образе мышления. Режим сменялся режимом, и каждый пытался навязать стандартному гражданину свои собственные эталоны и поработить тех, кто не вмещается в прокрустово ложе рамок.

Внезапно Горбал почувствовал себя не в своей тарелке. Он уже не осуждал Авердора, который попросту игнорировал присутствие адаптантов.

— Только после того, как они ценой ошибок и страданий пришли к толерантности в отношениях между расами, им удалось перейти к пантропологии, — сказал Хоккеа. — Это было логично. Конечно, некоторая последовательность форм поддерживалась и поддерживается до сегодняшнего дня. Нельзя полностью изменить форму тела, не изменяя при этом и процесс мышления. Если придать человеку форму таракана, то он в конце концов, как предсказывал древний писатель, и думать начнет, как таракан. А не как человеческое существо. Мы приняли это условие во внимание. И на планетах, где требуется кардинальная трансформация, например на газовых гигантах, сеяние даже не испытывалось. Совет считает, что эти планеты — потенциальная собственность других рас — негуманоидных, прототипам которых не придется подвергаться значительной трансформации, чтобы выжить в новых условиях.